Обманка.

 

Обманка.

Село Глубокое Татарбунарского района. Сельхоз работы.

Последний день перед отъездом в Бурсу. Построение.

Капитан 3 ранга Колосовский:

— Вчера вечером, личный состав девятой роты сжег все

свое рабочее обмундирование. Костер при этом был

виден всей деревне, которую могли вполне сжечь.

Все происходило в самых лучших традициях ку-клукс-клана!

Кто-то из строя:

-— Огласите, пожалуйста, все их лучшие традиции, я записываю…

Месяц сельхоз работ в Глубоком, пролетел быстро, убраны помидоры с «нашего поля», которое мы протралили два раза из конца в конец. Стоит сказать, что поле было приблизительно сто на восемьсот метров. Красные помидоры на сок и томатную пасту подчистую вывезены на консервный завод, остались только бурые и зелёные. Мне, да и не только мне, казалось, что ни уедем мы, как планировалось через месяц, но Карп молчал, и Училище молчало по этому поводу. Наша роба за месяц обветшала, обувка стерлась и издалека, рота казалась ватагой бурлаков. Заросшие, черные от загара лица, руки в заусеницах и изъеденные томатной кислотой. Все более-менее обмундирование давно выменяно у местных на домашнее вино и многие жители села щеголяли в бушлатах, тельняшках, подпоясанные флотскими ремнями. Все наши копейки закончились давно и только этот скромный бартер позволял еще держаться на плаву до оплаты нашего титанического труда. Хороший бушлат можно было выменять на сорокалитровый молочный бидон вина, тельник на канистру, ремень на трехлитровую банку, правда, под конец месяца мы насытили рынок и спрос, по законам экономики, упал. Хорошо, что некоторым слали из дома денежные переводы или приезжали родители, привозя сигареты, зубную пасту, какие-то сладости. Приблизительно дней за десять, к нам приехал начальник Училища Теплов и успокоил, что увеличивать срок пребывания в колхозе не будут типа наш учебный процесс расписан и изменения не допускаются, затем он ухал, прихватив грузовик арбузов и овощей для преподавателей и офицеров. Спокойнее не стало. Я к чему это повествую, попробовал бы кто-то выполнить минимальную норму в пятьдесят ведер, а это минимум триста килограмм, сразу стало бы понятно. Наступил последний день пребывания в колхозе по нашему исчислению. Все молчат и мы молчим, готовимся исполнить не нами заведенную традицию, смысл которой в костре из обветшалой робы, ботинок, всего ненужного, что нет толка везти в Училище. Выгребли все рубище из казармы. Приехал Копытин за нами на своей «Щуке», погрузились, молча закурили.

— Чего грустим, банда? — задал вопрос Карп, стоя на подножке грузовика, заглядывая в кузов, —  Мишедченко, запевай!

— Вези меня извозчик по гулкой мостовой, а если я усну, шмонать меня не надо! — запел Президент и все подхватили, сами себе поднимая настроение.

— Вот, а то сидите морды кривите, веселее с песней по жизни. Давай, Копытин, трогай, с ветерком нас довези!

Все засмеялись, как Карп по кличке назвал водилу и не обратил внимание на блатную песню. Просто он давал нам слегка «выпустить пар». Психолог. Только и он не догадывался, что мы, такие же психологи, затеваем. Приехали, как обычно у «лобного места» стояли несколько чанов для помидор и приготовленные стопки ведер. Кретов, он же Кротов или Светофор, потому, что часто моргал, подошел к трактористу, который с гаечным ключом копался у гидравлических шлангов трактора и тихо сказал:

— Привет, брательник, можешь потянуть время с подвозкой чанов?

— А мне, что за беда до ваших забот? — ответил тот — Меня с работы могут кышнуть.

— Не, ну на время, может же трактор поломаться? — снимая бушлат и незаметно для Карпа, кладя его на сиденье трактора, продолжил        — Бушлатиком рассчитаюсь.

— Ладно, часов до трех ремонтироваться буду, не дольше. — Понял он.

— Замётано!

В общем, до обеда пришлось поработать спустя рукава. Привезли обед на телеге. В лесопосадке у поля расселись на вёдрах, кушаем. Карп, приговаривает толстую баландёршу, которая приехала с дедом для раздачи еды, она ржет мощнее запряженной в телегу кобылы.

— Сваливаем по-тихому! — взял на себя команду Кузя — Только не забываем рубище.

Гуськом вдоль посадки, желающие исполнить обряд, двинулись к намеченной цели, пройти надо было больше полукилометра. Очень внимательно прошли «минное поле», названное так потому, что здесь справлялись естественные потребности, перешли в другую, перпендикулярно расположенную лесопосадку.

— Вон до тех пихт дойдем, что возле бугра и харэ. Предложил Светофор.

— Странные какие-то пихты, рядами посажены. — удивился я и продолжил — Ё-моё, да это же не пихты — это конопля!

 — Точняк, Душман! Сто пудов каннабис! У нас для пенькового завода садили, такой же вид был, правда и вышек охраны немерено, видать скосили её, а эти пару рядов, наверно в зоне лесопосадки были, вот трактористу и облом было напрягаться. — рассказал Шило свое авторитетное мнение по этому вопросу.

— А еще, говорят голых девок наркоманы запускают в поле и гоняют их по кустам, они, потея, собирают на себя эту пыль, которую потом с них соскребают ножом. — поддержал тему Светофор.

— Та не гони, не хер им делать по полям голыми скакать! — скептически засомневался Президент и продолжил — Проще потереть руками, сам видел, называется «мацанка», а еще я слышал, что с трактористами можно за бутылку самогонки договориться и срезать «дурь» с косилки.

Так, мы с баснями, кто, что слышал или знает, подошли вплотную к этим «пихтам». Немудрено, что их из далека было видно, трехметровые растения со стеблем около десяти сантиметров в диаметре, а запах ощущался в метрах тридцати от них.

— «Видел, слышал». Пора к практике переходить и попробовать зачадить это зелье, а-ну, Тима, наклони мне это дерево, я его потру. — Перешел к активным действиям Светофор и заработал своими огромными ладонями.

Через несколько минут его ладони покрылись черной коркой, которую он снял на газету, протирая ладонь об ладонь.

— Папиросы есть у кого-нибудь?

Ему протянули смятую папиросу «Сальве», выбив табак и смешав его с конопляными катышками, он, затолкал смесь обратно в папиросу и натянул бумагу.

— Готово! Кто первый, есть смельчаки? — спросил он.

— Давай сюда!

Шило взял папиросу и прикурил её, сделав несколько затяжек, кашлянул и передал мне. Приятного вкуса дым ворвался в мои легкие и заполонил их, вдруг что-то в них сжалось.

— Кху, кху! — вырвалось покашливание помимо моей воли и я передал папиросу Кузе.

Так кружила эта трубка мира, пока не докурили до бумаги, а потом все стали смеяться по поводу и без него пока не заболели челюсти и животы, но мы прекрасно помнили, зачем сюда пришли. Соорудили костерчик и когда он разгорелся, стали кидать на дрова рванье, ботинки и всякий хлам. Лавро кинул ветки конопли, пошел белый дым, а вмести с ним туземные пляски. Мы бесшабашно отрывались на всю катушку, пока кто-то не крикнул:

— К нам на телеге кто-то едет!

— Кто, кто, Батька Махно!

Телега приближалась, кучер стоя, погонял бедную лошадь, отбивая ей кнутом бока.

— Та это же Карп! Бежим? — крикнул кто-то.

— Смысла нет бежать. — резонно сказал Шило — Нас все равно вычислили.

— Какого хера, что вы здесь за бардак, бляди, устроили?! — заорал Карп и спрыгнул со своей тачанки — Кретов, иди сюда, я тебе рыло начищу, сучара!

Светофора не привлекала такая перспектива и он решил сопротивляться, стал в стойку боксера.

— Не подходи, командир, зашибу!

— Ты чего, командира бить собрался? — недоумевал Карп и отошел от него.

— А-а-а, комсорг! — увидел он меня и с ходу ударил, затем, повалив на землю, изрядно потоптался по мне, надорвав ботинком ухо.

Я вырвался и отбежал на безопасное расстояние, почесывая места ушибов, а Карп побежал ловить кого-то другого, не поймав, от злости раскидал костер. Прибыв в казарму, офицеры собрали нас на построение и рассказали, что руководство решило нас оставить еще на две недели для уборки бурых и зеленых помидоров для бочковой засолки, в том числе и для нашего камбуза на зиму. Вопрос с робой был решен, на следующий день должна была вернуться колхозная машина, которую в Училище на складе БУ формы, загрузят для нас. В общем, все речи до этого, оказались просто обманкой, в которую мы поверили, да по большому счету с нами никто и не советовался просто в дальнейшем мы уже не всему верили…